Лев Николаевич Толстой. Анна Каренина
Вам может нравиться или не нравиться мой образ жизни, но мне это совершенно все равно: вы должны уважать меня, если хотите меня знать.
Вам может нравиться или не нравиться мой образ жизни, но мне это совершенно все равно: вы должны уважать меня, если хотите меня знать.
Не углубляйтесь в тренды. Не позволяйте моде завладеть вами, решайте сами, кто вы, что вы хотите выразить своей одеждой и образом жизни.
То, что завтра будет новый день, может звучать утешением, мой дорогой, только для дураков. Для приверженцев здорового образа жизни, но не для серьезных людей. Не для тех, кто курит, пьет и бодрствует по ночам. Бодрствует вопреки общему убеждению, что ждать все равно нечего. Может и нечего. Но это не повод не бодрствовать. Люди с мелкой душонкой...
Я предпочитаю тяжело работать, страдать, падать и подниматься − здесь, чем вести скучную и благополучную жизнь, какую ведут аристократы на юге, где дни текут медленно и беззаботно. Можно увязнуть в меду так, что потом невозможно будет подняться и взлететь.
Реальность стала для нее гибкой: она имела возможность видеть только то, что хотела, и не видеть того, чего не хотела, с легкостью могла, не думая об опасности, вести какой-то особый образ жизни, образ жизни, за который когда-нибудь ей придется дорого заплатить.
Я не понимаю людей, которые ухитряются жить, не находясь с утра до вечера в состоянии эстетической увлеченности.
Я начал заниматься гольфом после сорока, и мне очень не нравится, когда кто-то называет это излишним оптимизмом.
— Ликберг нужно выпить срочно, и побольше. А то шибко правильная.
— И не надейся.
— Неужто завязала? Хотя, зная ее, неудивительно.
— Мы разок попытались зазвать ее в бар, она на нас так посмотрела, будто мы ей предложили групповуху.
— Ооо, да она у тебя совсем хворая.
— Да, она больная. Где у вас аптека? Ей нужен аспирин.
— Какая, на хрен, аптека?! У нас здесь хлеб-то раз в неделю привозят!
Сесть в машину и ехать по стране, по миру, ехать с самой медленной скоростью, которую дозволяют правила движения, хотя правила, особенно в том что касается ограничения скорости, Эдвард Блум не соблюдает: двадцать километров в городе — это для него слишком большая скорость; на шоссе вообще царит безумие. Как можно увидеть мир, мчась на таких скоростях? Куда людям нужно так гнать, что они не могут понять того, что у них рядом, за окном машины?
Давно я не видел в кино ничего, что могло бы меня испугать. Что меня действительно пугает, так это крысы. У меня настоящая фобия. Кроме шуток.
*По техническим причинам, сайт может быть временно недоступен. Приносим свои извинения за доставленные неудобства.